Так что же она делала, когда взорвалось там,
За тридевять полей, за тридесять холмов?
Расставляла чашки? Важнейшая деталь!
И, возможно, прислушивалась к чему-то за окном…
Тут поезда будят резкое эхо — вопли души, поддетой крючком!
Это долина смерти, хотя коровы жиреют отменно.
А в саду у неё ложь за ложью отряхивали мокрые шелка,
И глаза убийцы скашивались вбок довольно медленно,
Они не в силах были взглянуть на пальцы, пока
Те вдавливали женщину в стену.
Тело — в трубу. Подымается дымок.
В кухне запах сожжённых лет.
И ложь рядом с ложью, как семейные фото на стене —
Не забыт ни один портрет:
Гляньте хотя бы на улыбку вот этого человека.
Орудие убийства? А ведь трупа нет!
Никакого трупа во всём доме.
Ворсистые ковры. Запах мастики.
Радио разговаривает, как старый дядюшка, само с собой.
Солнце в красной комнате.
Блеск лезвий — отражённые блики.
Вот так хулиган, скучая, поигрывает зеркальными лучами…
Однако, что ж это было? Нож? Или яд? Но какой?
Парализующий, спазматический? Или удар тока? Вот:
Преступленье есть, а трупа-то нет! Странная история:
Труп вообще не имеет к этому никакого отношения.
Я думаю, всего верней испаренье. Сначала исчез рот:
Об этом сообщили, но не ранее, чем через год.
Он был ненасытен. В наказание его подвесили,
Чтобы ссыхался и сморщивался как яблоко.
Потом груди. С ними было трудней — два белых булыжника.
Молоко сначала жёлтое, становилось всё белей, голубей,
Наконец — как вода. Осталась улыбка.* И ещё двое детей:
Их кости были сначала видны. Скалилась луна. Сухая доска,
Тёплая вскопанная земля. Дом, сад, ворота.
Нет, Ватсон, всё это — вилами по воде…
всё на песке. А песка…
Только фосфоресцирует мумия луны. На дереве сидит ворона.
Запишите, Ватсон.
